Полёвка

Рассказ первоначально был опубликован на сайте Okopka.ru

автор: Игорь Перепелица

     Что это у вас, ребята? Полёвочка? Ах, ты, родненькая...

     Три стальки, четыре медные жилки. Как живая, непослушница ты, а? Как нерв накалённый... Увидал я её первый раз в девяносто четвертом. Сбылась мечта всей жизни - морская пехота, Краснознаменный Северный флот. Мама не горюй, я флотский! А мне - будешь связистом. Как серпом.

     О спецназе мечтал, а мне - катушку на спину. Не нравится катушка - бери Р-109. А в ней четырнадцать кило и ни грамма романтики. Невзлюбил я связь, понятно. Грязная, неблагодарная работа. В ротах пацаны со стрельбища не вылезают, минометчики трубы таскают, жизнь кипит! А я... Помог мне в жизни разобраться мой командир. Александр Григорьевич Девятов. Старший лейтенант. "Связь - нервы войны", - говорил. - "Пока связь есть - и адмирал адмиралом называется, войском управляет. А как потеряно взаимодействие: войско - банда, адмирал - стручок". Молодой был. Горячо выражался. Я к нему как-то напрямую, мол, видал я вашу связь и всё такое. Переводите в роту по-хорошему. А он усмехнулся так, с понятием. Щелкнул тумблером и в динамики эфир полился. Потрескивает, попискивает, мычит не по-русски... "Ты", - сказал Девятов, - "слышишь сейчас дыхание мира. Потрескивание это - солнечная пыль сыплется в атмосферу, над Грумантом северным сиянием вспыхивает.

     Пищит Диксон, радисту не спится, сорит в космос матерками. А мычит норвежец, тревожится. В Баренцевом его льдами затирает"... До сих пор странно: правду ли сказал мне тогда Александр Григорьевич? Откуда ему знать было о сиянии на Груманте. Да и норвежским он не владел, вроде. Только захватило меня, понесло: эфир этот, неведомые дали и звуки, едва слышные голоса и различимые с трудом капли морзянки, этот шепот мироздания, пронизывающий планету и улетающий без всяких границ туда, где один божий дух бесплотен носится или, кому знать, глядят на нас сверху печальными глазами неведомые человеки. И так захотелось внимать, чувствовать все языки и знаки, пропускать через себя, помогать голосам этим слышать друг друга... Так я заболел связью. На Рождество бригаду подняли по тревоге. На второй день мы были уже в Грозном. Война для связиста - адская работа, я так скажу.

     Связь разворачивается первой и уходит последней. Обеспечить управление и взаимодействие. И никаких гвоздей. Надеялись мы на радио, да в эфире такой кавардак: и плачут, и кричат, и мамку кличут, и снайперши стихи читают, и наши с дудаевцами лаются. К тому же глушили нас нещадно. И секретности в радио никакой. Вторая рота вышла к Дворцу. Ад кромешный, земля кипела. Воды глоток доставить, раненых вынести - невозможно. Выкатывался танк, бронёй прикрывал и бил прямой наводкой, чтобы ослабить огонь. И сейчас же укатывался - и танкам там доставалось крепко, немало сгорело. Как тут наладить взаимодействие, да ещё, чтобы враг не знал о наших планах? Решили бросить полевку между домами. Такую точно, как ваша. Замаскировать, присыпать, пока прикрытие работает. И вот выкатывается танк, бьет так, что земля дрожит. В него бьют ответно, от разрывов и дышать никак, всё в дыму. Александр Григорьевич с катушкой на спине из подвала нырком в тот дым, а я в подвале, у окошка.

     В ладони у меня - полёвочка. Пока она сквозь пальцы мои бежит жив, значит, старший лейтенант. Как замрёт - мне страшно делается до коликов. Будто через мою ладонь его жизнь проходит, ниточкой тонкой скользит, полевкой непокорной по камешкам вьётся, шуршит. Пробирался Александр Григорьевич к соседнему дому сорок две минуты. А следующим днем от разрыва мины погиб старший лейтенант мой. Той ночью увидел я сон, что снится мне и по сию пору. Как полёвочка нас соединяющая скользит сквозь пальцы, утекает. Хватаю её, упрямую, а она режет струной, нервом оголённым сечёт до костей - не удержать, не умолить.

     Как терпеть боль становится невозможно, я поднимаюсь. Знаю, что уже не уснуть. Включаю эфир. И слушаю до рассвета перешептывание полярных сияний у Груманта, пьяную морзянку радистов Диксона и норвежский рыбацкий говорок.